Читаю Асмуса про проблематику непосредственного знания, — и меня удивляет ограниченность идеалогической оптики, виной которому, по-моему, служит интенсивное вытеснение.
Теория Бергсона внушает, вернее, стремится внушить впечатление, будто в ней искусство возводится на огромную высоту познавательной деятельности. Эстетическая интуиция провозглашается в ней высшей и наиболее адекватной формой познания. Однако на деле это „возвышение“ интуиции и основанного на ней искусства оказывается крайним принижением познания. Принижением, так как понятие интуиции — философской и художественной — у Бергсона лишено какого бы то ни было положительного познавательного содержания. Интуитивным Бергсон называет только антиинтеллектуалистическое восприятие мира. Бергсоновское понятие интуиции соткано из одних отрицательных по отношению к интеллекту признаков. Интуитивное познание не интеллектуальное, не облеченное в логические формы, не дискурсивное, не понятийное, не руководимое практическим интересом
и т. д. — все одни лишь отрицания! Что же такое это познание в положительном отношении? И вот, оказывается, интуитивное познание (как мы узнали это из эстетики Бергсона), строго говоря, не есть познание. Это не видение, или созерцание мира. Это род внушения, гипноза. И внушаются в нем не столько образы или картины мира, отображающие его объективное содержание, сколько субъективные эмоции художника, повторяющиеся в эмоциях воспринимающего. В докладе о философской интуиции Бергсон еще характеризует интуицию как единственное для каждого отдельного философа видение мира, к которому он приближается в течение всей своей жизни и которое он скорее стремится выразить, чем выражает в действительности. Но в эстетических экскурсах Бергсона даже это антиинтеллектуалистическое понимание интуиции подвергается дальнейшей метаморфозе. Интуитивное созерцание реальности подменяется внушением эмоции. Независимое от логических форм интеллекта видение становится иррациональным, алогическим переживанием внушаемого чувства, а художник, виновник этого внушения, уподобляется гипнотизеру.
Что по сути критикует Асмус? Он критикует не саму концепцию, но основания, на которых покоится понимание Бергсоном интуиции, — «буржуазные» основания, явно корнями уходящие в «идеалистическую» до-диалектическую почву философии искусства Шеллинга. Это не позволяет ему увидеть главного в эстетике Бергсона, того, что крайне роднит его с «социалистическим», «даиматическим» дискурсом (диалектический материализм Энгельса как основания), а именно понимание деятельности как коллективного творчества, как действия коллектива, как коллективного акта.
Не смотря на это, сам инструментарий пропаганды был именно таков: фильмы, плакаты, музыка, огромный массив искусства СССР был «гипнотизирующим», «настраивающим» на определённую «волну» ценностей, установок, паттернов, примеров. «Азбука жизни» для «простого советского человека». Искусство было источником штампов, которые вбивались как норма.
Идея Бергсона о людях, «загипнотизированных» действиями творцов, не только имеет глубокие параллели с концепцией коллективного бессознательного, но роднит эту концепцию с идеями аутопоэзиса внутри теории систем. Это «лингвистическая сонастройка», «сопряжение структур», подобно молекулам в клетках или атомам в кристаллах.
Культура разворачивается как ритм, пан-ритмия, поли-ритмия. Ведь, — что такое звук, что такое цвет, что такое свет — это всё волны, ритмы, это всё колебания волн вероятности в пустоте. Мы «загипнотизированы» материей, — голограммой, вызванной квантовой флуктуацией аплитуд вероятности.
