В ис­то­рии фор­ми­ро­ва­ния идей ро­ман­тиз­ма и немец­ко­го клас­си­че­ско­го иде­а­лиз­ма од­ним из клю­че­вых про­ти­во­ре­чий была непри­ми­ри­мость чув­ствен­но­сти и рас­суд­ка, «сен­су­а­лиз­ма и ин­тел­лек­ту­а­лиз­ма», «эм­пи­ри­ков и ра­цио­на­ли­стов», ухо­дя­щая кор­ня­ми в Пла­то­на и его раз­де­ле­ние ре­аль­но­го и во­об­ра­жа­е­мо­го в ка­че­стве «зна­ния и мне­ния», «мира идей и мира ве­щей». В крайне ис­чер­пы­ва­ю­щей фор­ме эту непри­ми­ри­мость, ко­то­рая и по­слу­жи­ла ос­но­вой для ди­хо­то­мии ра­зу­ма, — раз­де­ле­ние его сфер де­я­тель­но­сти на сфе­ры воз­мож­но­го опы­та и транс­цен­ден­таль­но­го, — обо­зна­чил имен­но Кант в сво­ей ра­бо­те «Кри­ти­ка чи­сто­го ра­зу­ма».

...су­ще­ству­ют два ос­нов­ных ство­ла че­ло­ве­че­ско­го по­зна­ния, вы­рас­та­ю­щие, быть мо­жет, из од­но­го об­ще­го, но неиз­вест­но­го нам кор­ня, а имен­но чув­ствен­ность и рас­су­док: по­сред­ством чув­ствен­но­сти пред­ме­ты нам да­ют­ся, рас­суд­ком же они мыс­лят­ся.

Не смот­ря на то, что од­но­знач­но­го мне­ния на счет «об­ще­го, но неиз­вест­но­го нам кор­ня» чув­ствен­но­сти и рас­суд­ка нет, и в це­лом этот во­прос до сих пор яв­ля­ет­ся ак­ту­аль­ной про­бле­мой тео­рии по­зна­ния в кон­тек­сте фор­ми­ро­ва­ния по­ня­тий, а так­же под­ни­ма­ет­ся в ра­кур­се пси­хо­фи­зио­ло­ги­че­ской про­бле­мы, мы все же мо­жем по­пы­тать­ся про­брать­ся через бу­ре­лом это­го уще­лья.

Резуль­та­том дол­жен стать необ­хо­ди­мый для на­ше­го про­дви­же­ния впе­ред мост. Не все, воз­мож­но, риск­нут через него прой­ти, — имен­но по­это­му мы бу­дем дер­жать­ся мак­си­маль­но близ­ко к тек­сту. Но для на­ча­ла на­ме­тим очер­та­ния на­ше­го уще­лья.

Очень вкрат­це и округ­лен­но этот дис­курс рас­кры­ва­ет­ся через кри­ти­че­ский те­зис об ин­тел­лек­ту­аль­ном со­зер­ца­нии, ко­то­рым совре­мен­ни­ки от­ре­а­ги­ро­ва­ли на кан­ти­ан­скую си­сте­му, раз­вер­ну­тую в пер­вой кри­ти­ке.

Мне хо­ро­шо из­вест­но, — про­во­ка­ци­он­но за­яв­ля­ет Шел­линг в трак­та­те „О Я как прин­ци­пе фило­со­фии“, — что Кант от­вер­гал ин­тел­лек­ту­аль­ное со­зер­ца­ние; но мне из­вест­но так­же, где он это де­лал — в ис­сле­до­ва­нии, где аб­со­лют­ное Я по­всю­ду толь­ко пред­по­ла­га­ет­ся и где, ис­хо­дя из пред­по­ла­га­е­мых бо­лее вы­со­ких прин­ци­пов, опре­де­ля­ют­ся толь­ко эм­пи­ри­че­ски-обу­слов­лен­ное Я, а так­же Не-Я в син­те­зе с Я.

Вокруг про­бле­ма­ти­ки ин­тел­лек­ту­аль­но­го со­зер­ца­ния во мно­гом сфор­ми­ро­вал­ся Немец­кий клас­си­че­ский иде­а­лизм: Фих­те, Шел­линг и Гегель. Сама эта си­ту­а­ция в ис­то­рии фило­со­фии — от­дель­ный и мно­го­сту­пен­ча­тый дис­курс, но мы до­воль­но раз­ря­же­но диф­фе­рен­ци­ру­ем его, вы­хва­ты­вая те ре­пер­ные точ­ки, что необ­хо­ди­мы для за­креп­ле­ния опор на­ше­го мо­ста.

Об ин­тел­лек­ту­аль­ном со­зер­ца­нии Кант го­во­рит не раз, — и пря­мо и бо­лее за­ву­а­ли­ро­ва­но, — но каж­дый раз на­стой­чи­во на­кла­ды­вая все­воз­мож­ные за­пре­ты на него.

Сле­до­ва­тель­но, если бы мы за­хо­те­ли при­ме­нить ка­те­го­рии к пред­ме­там, рас­смат­ри­ва­е­мым не как яв­ле­ния, то мы долж­ны были бы по­ло­жить в ос­но­ву [та­ко­го по­зна­ния] иное на­гляд­ное пред­став­ле­ние, кро­ме чув­ствен­но­го, и то­гда пред­мет был бы но­уме­ном в по­ло­жи­тель­ном смыс­ле. Но так как по­доб­ный спо­соб на­гляд­но­го пред­став­ле­ния, имен­но ин­тел­лек­ту­аль­ная ин­ту­и­ция (Anschauung), во вся­ком слу­чае (schlechterdings) ле­жит вне сфе­ры на­шей по­зна­ва­тель­ной спо­соб­но­сти, то и при­ме­не­ние ка­те­го­рий ни­ко­им об­ра­зом не мо­жет вы­хо­дить за гра­ни­цы пред­ме­тов опы­та, и хотя чув­ствен­ным сущ­но­стям без со­мне­ния со­от­вет­ству­ют умо­по­сти­га­е­мые сущ­но­сти к ко­то­рым наша чув­ствен­ная спо­соб­ность пред­став­ле­ния не име­ет ни­ка­ко­го от­но­ше­ния, тем не ме­нее по­ня­тия на­ше­го рас­суд­ка, бу­дучи толь­ко фор­ма­ми мыс­ли для на­ших чув­ствен­ных на­гляд­ных пред­став­ле­ний, ни­ко­им об­ра­зом не про­сти­ра­ют­ся на эти вещи; сле­до­ва­тель­но, то, что мы на­зва­ли но­уме­на­ми, мы долж­ны по­ни­мать ис­клю­чи­тель­но лишь в от­ри­ца­тель­ном.

Кри­ти­че­ское ядро те­зи­са об ин­тел­лек­ту­аль­ном со­зер­ца­нии было скеп­ти­че­ским и за­клю­ча­лось в том, что чет­кое раз­гра­ни­че­ние функ­цио­наль­но­го ап­па­ра­та на­ших по­зна­ва­тель­ных спо­соб­но­стей, — чув­ствен­но­сти, ко­то­рая мо­жет толь­ко со­зер­цать, и рас­суд­ка, ко­то­рый мо­жет толь­ко мыс­лить, — при­во­дит к тому, что ло­гич­ным об­ра­зом упразд­ня­ет­ся сама воз­мож­ность кри­ти­че­ско­го осмыс­ле­ния на­шей спо­соб­но­сти по­зна­ния как та­ко­вой, — на чем в це­лом ос­но­вы­ва­ют­ся то­гда рас­суж­де­ния са­мо­го Кан­та? Ина­че го­во­ря, — не по­нят­но, — с по­мо­щью ка­ко­го ин­стру­мен­та­рия мы по­зна­ем нашу по­зна­ва­тель­ную спо­соб­ность?

В бо­лее ши­ро­ком кон­тек­сте этот во­прос был бы во­про­сом об от­но­ше­нии эпи­сте­мо­ло­гии к он­то­ло­гии, за­тра­ги­ва­ю­щий про­бле­ма­ти­ку это­го об­ще­го кор­ня, из ко­то­ро­го, как из ос­но­во­по­ло­же­ния, мы мог­ли бы вы­ве­сти необ­хо­ди­мость этой би­фур­ка­ци­он­ной связ­ки чув­ствен­но­сти и рас­суд­ка и свя­зи про­дук­та их де­я­тель­но­сти с пред­ме­том их де­я­тель­но­сти как та­ко­вым.

Поче­му Кант так ярост­но от­ста­и­ва­ет невоз­мож­ность по­доб­но­го рода по­зна­ва­тель­ной спо­соб­но­сти и что это во­об­ще та­кое? Под ин­тел­лек­ту­аль­ным со­зер­ца­ни­ем Кант по­ни­ма­ет та­кое со­зер­ца­ние, ко­то­рое в про­цес­се со­зер­ца­ния со­зда­ет соб­ствен­ный пред­мет. Имен­но оно бы и мог­ло свя­зы­вать чи­стые по­ня­тия с ве­ща­ми, т.к. ин­тел­лек­ту­аль­ное со­зер­ца­ние — это со­зер­ца­ния ве­щей та­ки­ми, ка­кие они есть сами по себе. Что так не нра­вит­ся Кан­ту в этой воз­мож­но­сти?

Поня­тия ре­флек­сии, как мы по­ка­за­ли, про­из­во­дят вслед­ствие неко­то­ро­го непра­виль­но­го тол­ко­ва­ния их та­кое вли­я­ние на при­ме­не­ние рас­суд­ка, что со­блаз­ни­ли даже од­но­го из са­мых ост­ро­ум­ных фило­со­фов по­стро­ить мни­мую си­сте­му ин­тел­лек­ту­аль­но­го по­зна­ния, за­да­ю­щу­ю­ся це­лью опре­де­лить свои пред­ме­ты без по­мо­щи чувств. Имен­но по­это­му из­ло­же­ние при­чи­ны оши­бок, [кро­ю­щей­ся в] ам­фи­бо­лии этих по­ня­тий как ис­точ­ник лож­ных ос­но­во­по­ло­же­ний, при­но­сит боль­шую поль­зу в деле на­деж­но­го опре­де­ле­ния гра­ниц рас­суд­ка.

[...] тем не ме­нее оста­ет­ся от­кры­тым во­прос, не есть ли та­кое мыш­ле­ние толь­ко фор­ма по­ня­тия или не ока­зы­ва­ет­ся ли оно при та­ком обособ­ле­нии во­об­ще ли­шен­ным еще воз­мож­но­го со­зер­ца­ния, ибо ни­кто не мо­жет пред­ста­вить воз­мож­но­сти ин­тел­лек­ту­аль­но­го со­зер­ца­ния, а сле­до­ва­тель­но, вполне воз­мож­но, что та­кой спо­соб по­зна­ния, в от­но­ше­нии ко­то­ро­го мы рас­смат­ри­ва­ли бы нечто в ка­че­стве пред­ме­та [та­ко­го со­зер­ца­ния], во­все не мо­жет су­ще­ство­вать.[...]

Поми­мо же со­зер­ца­ния су­ще­ству­ет лишь один спо­соб по­зна­ния, а имен­но по­зна­ние через по­ня­тия; сле­до­ва­тель­но, по­зна­ние вся­ко­го, по край­ней мере че­ло­ве­че­ско­го, рас­суд­ка есть по­зна­ние через по­ня­тия, не ин­ту­и­тив­ное, а дис­кур­сив­ное. [...] Итак, по­ня­тия ос­но­вы­ва­ют­ся на спон­тан­но­сти мыш­ле­ния, а чув­ствен­ные со­зер­ца­ния — на вос­при­им­чи­во­сти к впе­чат­ле­ни­ям. Воз­мож­но лишь одно при­ме­не­ние этих по­ня­тий рас­суд­ком: по­сред­ством них он су­дит.

Имма­ну­ил Кант — «Кри­ти­ка чи­сто­го ра­зу­ма

Кант под­чер­ки­ва­ет: рас­су­док не мо­жет со­зер­цать, — имен­но чув­ствен­ность яв­ля­ет­ся по­став­щи­ком опы­та для даль­ней­шей его об­ра­бот­ки рас­суд­ком. Невоз­мож­ность рас­су­доч­но­го со­зер­ца­ния для Кан­та, — это невоз­мож­ность со­дер­жа­тель­но­го пред­став­ле­ния, по­ня­тия, суж­де­ния без их уко­ре­не­ния в опы­те, без их свя­зи с чув­ствен­но­стью. Рито­ри­че­ский па­фос, с ка­ким он от­ста­и­ва­ет невоз­мож­ность рас­су­доч­но­го со­зер­ца­ния с од­ной сто­ро­ны свя­зан с же­ла­ни­ем от­ме­же­вать поле тео­ре­ти­че­ско­го, чи­сто­го ра­зу­ма от поля дог­ма­ти­ко-схо­ла­сти­че­ской ме­та­фи­зи­ки, тем са­мым огра­ни­чить сфе­ру «чи­сто­го ра­зу­ма», обе­ре­гая его от оши­бок в по­зна­ва­тель­ных про­цес­сах, свя­зан­ных с на­ру­ше­ни­ем его ком­пе­тен­ций, — об этом мы уже го­во­ри­ли, — и с дру­гой сто­ро­ны он свя­зан с кри­ти­кой того, что Кант на­зы­вал «иде­а­лиз­мом» и при­чис­лял в ряды «иде­а­ли­стов» Лейб­ни­ца, Берк­ли и Декар­та. Их объ­еди­ня­ло от­но­ше­ние к по­зна­нию, — оно осу­ществ­ля­лось толь­ко ра­зу­мом — ratio, ми­нуя ка­кие-либо ощу­ще­ния, по­сту­па­ю­щие из чув­ствен­но­го мира. Толь­ко ра­зум спо­со­бен об­на­ру­жить «иде­аль­ные кон­струк­ты». В та­ком ра­кур­се си­сте­ма­ти­ка Кан­та мо­жет по­ка­зать­ся при­ми­ря­ю­щей ра­цио­на­лизм и эм­пи­ризм с неко­то­рым тя­го­те­ни­ем к эм­пи­риз­му, но так ли это?

Это тра­ди­ци­он­ное раз­ли­чие в ис­то­рии за­пад­ной фило­со­фии от­кры­ва­ет нам путь к бо­лее глу­бо­ко­му уров­ню дис­кур­са: сред­не­ве­ко­вью. Имен­но в схо­ла­сти­че­ской сре­де мы ви­дим кор­ни та­ких тра­ди­ций как эм­пи­ризм и ра­цио­на­лизм. В первую оче­редь нас ин­те­ре­су­ет зна­ме­ни­тая про­бле­ма об­щих по­ня­тий или «уни­вер­са­лий». Спор об уни­вер­са­ли­ях в сред­не­ве­ко­вой схо­ла­сти­ки раз­во­ра­чи­вал­ся во­круг того же про­ти­во­ре­чия ре­аль­но­го и во­об­ра­жа­е­мо­го, но в плос­ко­сти по­ня­тий, — яв­ля­ют­ся ли об­щие по­ня­тия ре­аль­ны­ми или же они лишь игра во­об­ра­же­ния. Это во­прос об он­то­ло­ги­че­ском ста­ту­се об­щих по­ня­тий, вос­хо­дя­щий к по­ле­ми­ке Пла­то­на и Ари­сто­те­ля, ко­то­рая ла­ко­нич­но и эле­гант­но вы­ра­же­на на фрес­ке Рафа­э­ля «Афин­ская шко­ла» по­за­ми двух фило­со­фов, объ­яс­ня­ю­щи­ми их ос­нов­ные фило­соф­ские по­зи­ции.

В сред­не­ве­ко­вом спо­ре ре­а­лиз­ма и но­ми­на­лиз­ма нетруд­но за­ме­тить от­сыл­ки к ан­тич­ной по­ле­ми­ке, с той лишь раз­ни­цей, что Ари­сто­тель впо­след­ствии вы­би­ра­ет «сре­дин­ный путь», пы­та­ясь све­сти эти две по­зи­ции, что от­ра­жа­ет­ся в уче­нии Фомы Аквин­ско­го об «уме­рен­ном ре­а­лиз­ме».

Тра­ди­ци­он­но схо­ла­сти­че­ский ре­а­лизм свя­зы­ва­ют с пла­то­ни­че­ски­ми ин­ту­и­ци­я­ми, — су­ще­ство­ва­ние об­щих по­ня­тий в ра­ди­каль­ной фор­ме ре­а­лиз­ма отож­деств­ля­ет­ся с иде­я­ми, су­ще­ству­ю­щи­ми до вся­ких ве­щей, — ante res. Общие по­ня­тия в ре­а­лиз­ме — «ре­аль­ные» иде­аль­ные сущ­но­сти, су­ще­ству­ю­щий «вне со­зна­ния», вне ра­зу­ма. Познать об­щее, — зна­чит по­знать саму идею. Занят­но, что здесь мы мо­жем на­блю­дать сво­е­го рода праг­ма­ти­че­ский хи­азм: сред­не­ве­ко­вый «ре­а­лизм» име­ет ан­ти­те­ти­че­ски про­ти­во­по­лож­ное зна­че­ние по от­но­ше­нию к совре­мен­ной се­ман­ти­ки по­ня­тия «ре­аль­ный», «дей­стви­тель­ный», ан­то­ни­мом ко­то­ро­му вполне мо­жет вы­сту­пать те­перь по­ня­тие «иде­аль­ный».

В та­ком ре­ше­нии мно­гие уже и то­гда усмат­ри­ва­ли про­ти­во­ре­чия, — но­ми­на­лизм при­зна­вал за об­щи­ми по­ня­ти­я­ми лишь ста­тус обо­зна­че­ния, име­ни, — лишь имя «об­щее» для мно­гих ве­щей. Уни­вер­са­лии — это лишь сло­ва, до­ступ­ные ра­зу­му. Здесь умест­но вспом­нить ла­ко­нич­ный прин­цип но­ми­на­лиз­ма из­вест­ный как «брит­ва Окка­ма», ав­тор­ство ко­то­ро­го при­ня­то при­пи­сы­вать, хоть и с боль­ши­ми ого­вор­ка­ми, ан­глий­ско­му мо­на­ху-фран­цис­кан­ку Уилья­му Окка­му. Прин­цип так же из­ве­стен как «за­кон эко­но­мии», он име­ет опре­де­лен­ные кон­но­та­ции с прин­ци­пом со­от­вет­ствия и прин­ци­пом оп­ти­маль­но­сти, — имен­но Лейб­ниц впер­вые свя­зал этот прин­цип непо­сред­ствен­но с но­ми­на­лиз­мом. Крат­кая фор­му­ли­ров­ка его гла­сит: «Не сле­ду­ет мно­жить су­щее без необ­хо­ди­мо­сти». Это озна­ча­ет ров­ным сче­том то, что нет нуж­ды при­вле­кать су­ще­ству­ю­щие вне опы­та уни­вер­са­лии, если мож­но раз­ре­шить спор без вво­да этих «но­вых сущ­но­стей». Не надо ис­кать до­пол­ни­тель­ные при­чи­ны в том, что мо­жет быть объ­яс­не­но зна­чи­тель­но про­ще. Сей­час при­ня­то по­ла­гать, что эта мак­си­ма об­щая для сред­не­ве­ко­вой схо­ла­сти­ки и к Окка­му име­ет весь­ма кос­вен­ное от­но­ше­ние. Ско­рее все­го она вос­хо­дит, опять же, к ари­сто­телев­ской кри­ти­ки «мира идей» Пла­то­на.

В но­ми­на­лиз­ме мы об­на­ру­жи­ва­ем важ­ную ди­вер­ген­цию в фор­ме кон­цеп­ту­а­лиз­ма, — это по­пыт­ка со­здать пред­мет уни­вер­са­лий непо­сред­ствен­но в са­мом ра­зу­ме, — кон­цепт. На ла­ты­ни сло­во conceptus озна­ча­ет «схва­ты­ва­ние», — к схва­ты­ва­нию мы еще вер­нем­ся.

Кон­цепт это об­щее, не дан­ное во мно­гом, но по­яв­ля­ю­ще­е­ся вслед­ствие объ­еди­не­ния сход­ных при­зна­ков еди­нич­ных ве­щей. Сло­во спо­соб­но вы­ра­зить кон­цепт, воз­ник­ший на ос­но­ве об­ще­го в еди­нич­ном, но это об­щее не име­ет «ре­аль­ной» он­то­ло­ги­че­ской зна­чи­мо­сти, — это есть «нечто». В сред­не­ве­ко­вой фило­со­фии об­ра­зец по­доб­но­го ре­ше­ния про­бле­мы уни­вер­са­лий вы­дви­нул Пьер Абе­ляр в ра­бо­те «Sic et Non», где мыс­ли­тель раз­вер­ну­то ар­гу­мен­ти­ру­ет диа­лек­тич­ность по­зна­ния.

В спо­ре об уни­вер­са­ли­ях, раз­во­ра­чи­ва­ю­щим­ся во­круг про­ти­во­ре­чия ре­аль­но­го и во­об­ра­жа­е­мо­го, мы пря­мо свя­зы­ва­ем­ся с еще бо­лее глу­бо­ки­ми пла­стом, — Антич­но­стью. Имен­но там мы на­хо­дим ис­точ­ник кан­ти­ан­ско­го раз­де­ле­ния по­зна­ва­тель­ных спо­соб­но­стей на чув­ствен­ность и рас­су­док, но с опре­де­лен­ны­ми ди­вер­ген­ци­я­ми.

В ан­тич­но­сти не сто­ит во­прос пря­мо об эм­пи­рии и ра­цио, но в по­ле­ми­ке Пла­то­на и Ари­сто­те­ля мы об­на­ру­жи­ва­ем ту же струк­ту­ру про­ти­во­ре­чия в по­зна­нии.

Пла­тон раз­де­ля­ет зна­ние по ана­ло­гии с ча­стя­ми души на низ­шее, чув­ствен­ное, нера­зум­ное и ин­тел­лек­ту­аль­ное, выс­шее, ра­зум­ное. Это за­кла­ды­ва­ет пер­вые кам­ни для непри­ми­ри­мо­сти чув­ствен­но­сти и рас­суд­ка.

Обе сфе­ры зна­ния де­лят­ся еще на две. Интел­лек­ту­аль­ное де­лит­ся на мыш­ле­ние, νόησις, noesis и рас­су­док, διανοίᾳ, dianoia. Под мыш­ле­ни­ем, νόησις, noesis Пла­тон по­ни­ма­ем то са­мое непо­сред­ствен­ное усмот­ре­ния мира идей. Это де­я­тель­ность од­но­го лишь ума, т. е. со­зер­ца­ния. Под рас­суд­ком, διανοίᾳ, dianoia Пла­тон по­ни­ма­ет та­кую де­я­тель­ность ума, ко­то­рая на­прав­ле­на на со­зер­ца­ние чув­ствен­ных ве­щей, а не са­мо­го себя, т. е. ум на­прав­лен «вовне», по­это­му ум те­ря­ет ста­тус непо­сред­ствен­но­го и ста­но­вит­ся рас­суд­ком — «дис­кур­сив­ным» ви­дом зна­ния. Рас­су­док это сфе­ра при­ме­не­ния идей как ги­по­тез. Имен­но это раз­ли­че­ние по­ло­жи­ло на­ча­ло для непри­ми­ри­мо­сти ин­ту­и­тив­но­го, «схва­ты­ва­ю­ще­го» по­зна­ния и дис­кур­сив­но­го, «рас­суж­да­ю­ще­го», ло­ги­че­ско­го по­зна­ния.

Эти раз­де­ле­ния от­кры­ва­ют нам путь к двум дру­гим по­ня­тий­ным дис­кур­сам, струк­ту­ра ко­то­рых плот­но «впле­те­на» в дис­курс ана­ло­гии, — Инту­и­ции и Диа­лек­ти­ки.