Любовь свин­цо­вой рос­сы­пью ося­дет в воз­ду­хе. Ска­зать, что — раз­ли­та, — ни­че­го не ска­зать. Теперь дол­го бу­дет все­гда ря­дом, через неё тя­же­ло про­ди­рать­ся, буд­то в клет­ке: куда ни пой­дёшь — там она. Как вре­зать­ся в столб, за­меч­тав­шись. Глу­по, все­гда ин­фан­тиль­но. Изви­ни­те, окон­фу­зил­ся. Меня кон­ту­зи­ло. Куда-то в щеку, и вы­дра­ло. Ока­зия. Что-то очень важ­ное, без чего не жи­вут. Так страш­но, пе­ре­хва­ты­ва­ет, от­кры­ва­ешь гла­за: из дыры бьют мол­нии. И раз­ле­та­ют­ся по свин­цу в воз­ду­хе. Из меня бьют мол­нии. И если об­ра­тить на это вни­ма­ние: то ка­жет­ся, что из все­го тоже на­чи­на­ют бить мол­нии.

Потря­сы­ва­ет, по­тря­са­ет, по­тря­хи­ва­ет, мёрз­нешь быст­рее обыч­но­го, но од­нов­ре­мен­но с этим: не мёрз­нешь со­всем. Толь­ко-толь­ко рас­свет, са­мый хо­лод­ный час, — пе­ред рас­све­том. Кто гу­лял всю ночь по ули­цам зна­ет: даже в са­мую жар­кую по­го­ду, даже в го­ро­де пря­мо пе­ред рас­све­том про­би­ра­ет хо­ло­док. Так, что успе­ва­ешь немно­го уме­реть. И про­сы­па­ешь­ся пря­мо из пер­во­го луча: вос­кре­ше­ние, вос­кли­ца­ние, воз­ник­но­ве­ние.

Моро­зец про­хо­дит по коже, и ско­ро от­кро­ют мет­ро. Отпу­стил хо­лод, хо­лод от­жил своё в тебе, а тебя про­сто по инер­ции немно­го по­тря­сы­ва­ет, по­тря­са­ет, по­тря­хи­ва­ет, буд­то оч­нул­ся весь в кро­ви и пы­та­ешь­ся вспом­нить — как тебя зо­вут? где ты жи­вёшь? что слу­чи­лось? В кар­мане на­хо­дишь толь­ко одну си­га­ре­ту и одну за­жи­гал­ку. Это чтобы руки не тряс­лись: мозг быст­ро даёт сиг­на­лы. Дымок, буд­то тебя оку­ри­ва­ют, буд­то это ты — ку­сок Оси­ри­са, тебя вос­кре­ша­ют, отря­хи­ва­ют. Буд­то. Его тоже кон­ту­зи­ло. И вы­рва­ло. Тебя. Буд­то. Тобой.

Ты об­нов­лён­ный, толь­ко что ро­див­ший­ся. Череп сло­ман. Точ­но, вид­но: пла­сти­ны ещё дол­го не вста­нут на ме­сто, срас­тут­ся так. Глаз вы­па­дет в ко­ло­дец, ста­ну все­зна­ю­щим на мгно­ве­ние. Череп при­дёт­ся ло­мать, ста­вить ти­тан, или на­обо­рот сни­мать его? Про­ва­лы в па­мя­ти, страх по­те­рять кус­ки жиз­ни: они вы­ле­та­ют. Их тоже кон­ту­зи­ло, свин­цо­вой кар­те­чью вда­ри­ло так, что по кра­ям всё на­чи­на­ет ржа­веть. Про­ща­ние дол­гое и бо­лез­нен­ное. Длит­ся веч­ность.

Но это не сей­час. Толь­ко что ты ле­жал где-то на дне ко­лод­ца, и вот, луч пря­мо в глаз, как раз­ряд, сиг­нал, им­пульс. Фу, до чего мерз­ко: си­дишь в ко­лод­це, а тут ещё и бу­дят так ба­наль­но, так штам­по­ва­но, так ин­фан­тиль­но. Про­сто кон­ту­зи­ло. Какой-то от­звук ухо­дя­ще­го дня. Оско­лок зер­ка­ла вре­ме­ни. Зер­ка­ло всё мень­ше, с каж­дым днём.

И тут ещё эти мол­нии, буд­то пу­те­ше­ствие через всю свою жизнь, неве­ро­ят­но быст­рое, как вспыш­ка. А про­шло 28 лет. Какое-то со­вер­шен­но дру­гое ощу­ще­ние. Рас­по­ло­жен­ность: это во­рон­ка, где твоё па­де­ние в мо­мент смер­ти схло­пы­ва­ет­ся. Буд­то кол­лап­си­ру­ет чёр­ная дыра. Инте­рес­но, а это воз­мож­но? Ведь чёр­ные дыры — вра­ща­ют даже га­лак­ти­ки! Да, точ­но, воз­мож­но: это смерть.

Эрос и Тана­тос: фу, опять, ба­наль­щи­на, оста­но­вись, мерз­ко. И так всю жизнь. Бой с са­мим со­бой. Нако­нец он вы­иг­рал, хит­рец. Так дол­го мне вез­ло, а тут та­кое. Оста­ёт­ся толь­ко на­сла­ждать­ся.

Зря из это­го де­ла­ют дра­мы, — убеж­даю я себя. Это ба­наль­щи­на, каж­дое мгно­ве­ние, каж­дый сон, — та­кое. Ну, та­кое. Рацио­на­ли­за­ция. Или нет? Так ча­сто это ис­пы­ты­вал, а те­перь про­сто кла­пан со­рва­ло. При­ду­мал? Кон­ту­зи­ло. Выле­те­ло, сквоз­ное. На но­сил­ки и в ла­за­рет. Коз­лё­нок упал в мо­ло­ко.

А зер­ка­ло всё мень­ше.

Пер­вый оско­лок: вы­ле­за­ешь из ко­лод­ца, то ли спра­ва, то ли сле­ва — ис­точ­ник, ря­дом с ним — бе­лый ки­па­рис. Туда точ­но нель­зя. Даль­ше — озе­ро Мне­мо­си­ны, вода хо­лод­ная, ку­сты и де­ре­вья не пус­ка­ют, но ты объ­яс­ня­ешь им, что звез­дой упал с неба в ко­ло­дец и очень хо­чешь пить. С по­ни­ма­ни­ем рас­сту­па­ют­ся.

Даль­ше бе­жишь в ла­би­рин­те ого­ро­дов, всё уже дав­но от­цве­ло, те­перь на­ли­ва­ет­ся. Ого­ро­ды ты зна­ешь очень хо­ро­шо, мно­гие из них — ого­ро­ды пред­ков тво­их дру­зей. А по дру­гим ты про­сто ла­зишь: го­рох, сли­вы, яб­ло­ки, гру­ши. Малень­кая и неве­ро­ят­но вкус­ная ки­тай­ка, яб­ло­ко слад­кое как де­серт. Бежишь, за то­бой — она: ма­лень­кая, смуг­лая, неве­ро­ят­но сим­па­тич­ная. Не ки­тай­ка, а де­воч­ка. Вас ищет твой луч­ший друг, где-то гром­ко счи­та­ет, ско­ро рванёт. Бежим, пря­чем­ся.

Забе­жа­ли в хит­рый угол. Сто­им. При­слу­ши­ва­ем­ся. Выры­ва­ет из зем­ли рас­те­ние, отря­хи­ва­ет кор­ни. Корень, один, неожи­дан­ных раз­ме­ров.

— Ты про­бо­вал зем­ля­ную гру­шу?

Это об­ман, раз­вод, я уве­рен. Она по­том бу­дет сме­ять­ся: съел ка­кую-то дрянь. Всё рав­но, мне не страш­но, мне лю­бо­пыт­но. Улы­ба­юсь, от­ри­ца­тель­но ка­чаю го­ло­вой: — нет, а что это?

— Попро­буй.

Забот­ли­во об­ти­ра­ет ру­ка­ми, под­но­сит пря­мо ко рту, за­кры­ваю гла­за, ку­саю. Буд­то очень слад­кая кар­тош­ка. Очень слад­кая для кар­тош­ки, но во­об­ще не очень слад­кая сама по себе. Откры­ваю гла­за: бьют мол­нии, из неё, из меня, из это­го кор­ня. Топи­нам­бур. Таких слов мы не зна­ли.

При­бе­га­ет друг, мы дав­но слы­ша­ли как он бе­жит. Видит ро­ман­ти­ку, сму­ща­ет­ся. А мол­нии всё про­дол­жа­ют, ведь он её тоже лю­бит. Инфан­тиль­но, глу­по, смеш­но. Влю­бил­ся. Ха! Бежим даль­ше, буд­то бы пла­чем и сме­ём­ся од­нов­ре­мен­но, но по фак­ту про­сто иг­ра­ем даль­ше. Ещё в шко­лу даже не хо­ди­ли. Лето, всё зе­лё­ное.

Упи­ра­ешь­ся вни­ма­ни­ем в щель за­бо­ра, про­тис­ки­ва­ешь­ся по очень уз­кой спи­ра­ли в са­мую зиму: уже тем­но, ты в лесу, тол­ка­ешь ко­ляс­ку, в ней — ещё со­всем ма­лень­кий сын. Сос­ны во­круг, всё в сне­гу, су­гро­бы нере­аль­ные, бе­лые лапы ве­ток тоже. Всё ска­зоч­ное. Рядом со­всем ни­ко­го, даже дома ни­ко­го, мы одни. Коляс­ка пло­хо идёт по сне­гу, но тебе лег­ко и хо­ро­шо. При­ят­но. Мяг­ко тол­ка­ешь, чтобы не раз­бу­дить. Смот­ришь на­верх. По кра­ям кад­ра: толь­ко снеж­ные лапы, тоже об­ни­ма­ют, тоже уку­ты­ва­ют, тоже куда-то тол­ка­ют. Небо тём­ное, но свет­лее де­ре­вьев. И пря­мо от вер­ху­шек бьют мол­нии. Мил­ли­о­на­ми. Идёт круп­ный спо­кой­ный снег. Пла­чешь и сме­ёшь­ся сно­ва как ду­рак, кого-то бла­го­да­ришь, счаст­лив.

Уле­та­ешь к звёз­дам, там сно­ва где-то ока­зы­ва­ешь­ся. День Рож­де­ния у по­дру­ги. Вокруг одни по­дру­ги. С дет­ства из­ба­ло­ван жен­ским вни­ма­ни­ем. Очень мно­го жен­щин, род­ня, со­сед­ки, крёст­ная. С дет­ства. Все за­бо­тят­ся, ба­лу­ют. Какие-то мимо про­хо­дя­щие муж­чи­ны: со­се­ди, зна­ко­мые, род­ня. Отца нет, со­би­раю себе сво­е­го, смот­ря на раз­ных. Про­сто об­раз, ни­че­го осо­бен­но­го. Голос в го­ло­ве. Тра­ги­че­ский, клю­че­вое сло­во: оди­но­че­ство. Нет, они не оди­но­ки: они все­гда с кем-то. Но всё рав­но оди­но­ки. Есть в этом что-то ска­ли­стое, утё­си­стое. Выжить в шторм. Тра­ге­дия.

Оста­юсь у по­дру­ги, мно­гие по­дру­ги тоже оста­ют­ся у по­дру­ги. Засы­па­ем все ря­дом, об­ни­маю по­дру­гу, кла­ду руку под руку. Бьют мол­нии, ко­неч­но же. Обни­маю как сун­дук с со­кро­ви­ща­ми, до ко­то­ро­го дол­го плыл на ка­кой-то ста­рой лод­ке. Как ко­щей те­перь чах­ну над зла­том. Про­ва­ли­ва­юсь в пол, и там сно­ва — ка­лей­до­скоп, ты­ся­чи, ты­ся­чи, мил­ли­о­ны, мил­ли­о­ны мол­ний.

Одна уно­сит в зна­ме­ни­тое лето, весь го­род в дыму, буд­то за­пу­сти­ли ги­гант­скую обе­зу­мев­шую дым-ма­ши­ну из па­рал­лель­но­го из­ме­ре­ния. Она за­хва­ти­ла го­род сво­и­ми щу­паль­ца­ми-ды­мо­хо­да­ми. Лежим на три­бу­нах бейс­боль­но­го поля око­ло МГУ. Высот­ка в дыму, по­гру­жён­ная в думы, ран­нее утро, очень мно­го свин­ца в воз­ду­хе, даже ис­крит­ся. Ласточ­ка. Кла­ду го­ло­ву на ко­ле­ни, на юбку, мы одни, пе­ре­лез­ли через во­ро­та. Воры, раз­бой­ни­ки, мо­шен­ни­ки и влюб­лён­ные. Почти за­сы­паю, дым об­во­ла­ки­ва­ет, мол­нии бьют даже из паль­цев. Пере­во­ра­чи­ва­юсь на спи­ну. Про­тис­ки­ва­юсь сквозь щель в лав­ке, — сад.

Глу­бо­ко влюб­лён­ные, мо­жет быть даже под чем-то. Солн­це, воз­дух влаж­ный, я ло­жусь на тра­ву, ря­дом ка­кие-то оду­ва­ны, ро­маш­ки. Она. Лун­ный цве­ток, цве­ток, что цве­тёт толь­ко при све­те луны. Рядом, сто­ит на ко­ле­нях. Я за­гля­ды­ваю под юбку, она де­ла­ет кадр. Милый кадр — я лежу на тра­ве, юбка, один глаз упал в ко­ло­дец, дру­гой ещё вид­но. Может даже под чем-то. Загля­ды­ва­юсь. Свин­ца не чув­ству­ет­ся, всё от­цве­ло, на­ли­ва­ет­ся, свин­ца нет со­всем — уже сплош­ная ра­ди­а­ция, счёт­чик за­шка­ли­ва­ет. Я сам как одна боль­шая ша­ро­вая мол­ния.

Юбка ко­ло­ко­лом на­кры­ва­ет, — ве­чер, все куда-то спе­шат, на­сту­па­ет зима, но мне ок, люб­лю хо­лод. Попро­си­ли си­га­ре­ту. Кто-то. Уго­стил си­га­ре­той, он жмёт­ся с ка­ки­ми-то све­то­ди­од­ны­ми ша­ра­ми, боль­ши­ми, на­дув­ны­ми, про­зрач­ны­ми, шту­ки 3 в охап­ке, как пси­хо­де­ли­че­ский бу­кет, — внут­ри них RGB-ка­ка­фо­ния, про­да­ёт их. И это в та­кой мо­роз. Поче­му не сду­ва­ют­ся? На взгляд по­ни­маю, что они твёр­дые, не на­дув­ные. Суе­та, ве­чер, все до­мой спе­шат. Улы­ба­ет­ся. — Как же я с эти­ми ша­ра­ми за­му­чил­ся, по­сто­ян­но гас­нут. Смот­рю на шары, всё мер­ца­ет, бьют мол­нии. Улы­ба­юсь, ки­ваю, же­лаю успе­ха и сил, ухо­жу.

Рез­ко сби­ва­ет ма­ши­на. Еха­ла по встреч­ке. Объ­ез­жа­ла проб­ку. Жара. Шлё­пан­ца уле­та­ет куда-то да­ле­ко, я пе­ре­во­ра­чи­ва­юсь через кры­шу, па­даю у во­ди­тель­ской две­ри. В ма­шине дети в шоке, за ру­лём жен­щи­на. Испу­га­на до безу­мия, от­кры­ва­ет дверь: я пы­та­юсь прид­ти в себя. Бьют мол­нии, риск­ну по­нять, что про­ис­хо­дит: — как меня зо­вут? где я живу? что слу­чи­лось? Маши­на рез­ко уез­жа­ет даль­ше по встреч­ке. Води­те­ли ря­дом тоже ис­пу­га­ны. Лёг­кие уши­бы, на под­бо­род­ке со­рва­на кожа, ря­дом на тра­ве ва­ля­ет­ся шлё­пан­ца. Ходить неудоб­но, по­том ока­жет­ся, что боль­но, а неудоб­ства — это тоже шок. Всё рав­но бьют. Мол­нии, а не во­ди­те­ли. Ухо­жу за угол, за­дум­чи­во про­ле­заю в но­вую кро­то­вую дыру вос­по­ми­на­ний.

Бро­жу по га­ра­жам с дру­гом, всё очень спо­кой­но, кры­ши вы­со­кие, с них вид­но реку. Обща­ем­ся, спо­кой­но, буд­то во сне. Идём ка­чать­ся на на­шей тар­зан­ке, я выше и тя­же­лее всех, иду пер­вым, — ве­рёв­ка под­ре­за­на, — под­ста­ва, розыг­рыш. Падаю на что-то же­лез­ное, чер­но­та во­круг. Про­сы­па­юсь, не пом­ню со­вер­шен­но ни­че­го, кро­ме язы­ка, я могу го­во­рить и по­ни­маю сло­ва. — как меня зо­вут? где я живу? что слу­чи­лось? Толь­ко что ро­дил­ся, прин­ци­пи­аль­но но­вый: всё вижу в пер­вый раз, но чув­ствую, что ря­дом — друг. знал? не знал? Тре­вож­но, но мно­го люб­ви, ото­всю­ду бьют мол­нии. Устой­чи­во толь­ко одно: се­го­дня ка­кой-то очень осо­бен­ный день, день, ко­то­ро­го я очень дол­го ждал. Бабуш­ка очень ис­пу­га­лась, зли­лась. Мне хо­ро­шо, каж­дую се­кун­ду узнаю что-то но­вое. При­по­ми­наю, если быть точ­нее. Очень.

— Сего­дня ка­кой-то осо­бен­ный день?

— Мать твоя долж­на при­е­хать! А тут та­кое! Она меня убьёт, не усле­ди­ла.

Точ­но, мама. Я ждал три ме­ся­ца, — долж­на се­го­дня при­е­хать. Зво­нок, раз­го­во­ры, го­лос мамы. Моло­дой, бод­рый, сме­ёт­ся, немно­го вол­ну­ет­ся. Сего­дня не при­е­дет, — зав­тра. Пустяк, я тут толь­ко что ро­дил­ся, день уже стал осо­бен­ным. Я ждал три ме­ся­ца — по­до­жду ещё один день. Все­го лишь оско­лок, кон­ту­зия. И иду спать.

Всё это, ко­неч­но, про­сто дра­мы, — убеж­даю я себя, гля­дя в зер­ка­ло. Зря они так, с дра­ма­ми-то. А зер­ка­ло всё мень­ше, с каж­дым днём. Ниче­го осо­бен­но­го, про­сто оско­лок, про­сто но­вый день, про­сто сви­нец в воз­ду­хе, про­сто го­лос, про­сто взгляд, про­сто мол­ния, мил­ли­о­ны мол­ний. Всем пра­вит мол­ния. Все­ми пра­вит мол­ния. Мол-ни-я.