Желание признания в конечном счете есть желание желания. Ведь хотеть быть признанным как ценность, значит хотеть быть „желанным“ в широком смысле слова (например, чтобы тобой „восхищались“). Всякое желание (скажем, голод) не является эмпирической реальностью, но наличием или отсутствием такой реальности (например, пищи). Если мы действуем в соответствии с желанием желания, то мы действуем сообразуясь с тем, что не существует (еще) в природном или наличном мире. Поэтому существо, которое создает себя в действии такого рода и через него (лучше даже сказать — в качестве такого действия), само не является природным, является „духовным“ или человеческим в полном смысле этого слова.
В зазоре между желаемым и действительным мы обнаруживаем не только сам акт действия, не только факт наличия выбора, решения, но и изначальный интуитивный импульс, обнаруживающий себя как первичную фрустрацию: мы не находим желаемого в действительном, но мы «видим» желаемое своим мысленным взором, мы «желаем желаемое», желаем его воплотить.
Это не-нахождение есть внутренняя трагедия, которая переживается на глубоких уровнях психики как раскол, противоречие. В этом смысле, человек — это открытая, кровоточащая рана, всей своей жизнью стремящаяся затянуться. Но осознаёт ли человек свою конечность?
Противоречие раскрывается как борьба, борьба за признание: разрешение противоречия есть победа, но победить можно двумя способами.
Изначальная фрустрация, как доминанта стремится к «разрешению», и у неё есть два выхода: вернуться обратно в тонику, чтобы «повторить» прошлый опыт, либо же перейти в новую тональность, разворачивая свою собственную уникальную гармонию с собой и миром вокруг.
Эти два выхода отражают отношение к смерти, именно это в диалектике рабства и господства является первоначальным отличием раба от господина, именно об этом писал Ницше, говоря о генеалогии морали. Выбор, деятельность, решение есть выбор отношения к смерти, где распределяются роли.
Страх смерти, вытеснение, повторение прошлого опыта, неизменность «замыкают» присутствие в усреднённой повседневности «как-все», — в рабскую позицию по отношению к среде, адаптацию.
Осознание собственной конечности, «ничтожности», принятие смерти как ежесекундно возможного, осознание «пустотности дхарм» и осознание абсурдности, — отсутствия трансцендентального субъекта и какого-либо объективно-заданного смысла — есть необходимые ступени становления психики как психики творца, господина. Это, по сути, — неадаптивная активность по отношению к среде.