Жела­ние при­зна­ния в ко­неч­ном сче­те есть же­ла­ние же­ла­ния. Ведь хо­теть быть при­знан­ным как цен­ность, зна­чит хо­теть быть „же­лан­ным“ в ши­ро­ком смыс­ле сло­ва (на­при­мер, чтобы то­бой „вос­хи­ща­лись“). Вся­кое же­ла­ние (ска­жем, го­лод) не яв­ля­ет­ся эм­пи­ри­че­ской ре­аль­но­стью, но на­ли­чи­ем или от­сут­стви­ем та­кой ре­аль­но­сти (на­при­мер, пищи). Если мы дей­ству­ем в со­от­вет­ствии с же­ла­ни­ем же­ла­ния, то мы дей­ству­ем со­об­ра­зу­ясь с тем, что не су­ще­ству­ет (еще) в при­род­ном или на­лич­ном мире. Поэто­му су­ще­ство, ко­то­рое со­зда­ет себя в дей­ствии та­ко­го рода и через него (луч­ше даже ска­зать — в ка­че­стве та­ко­го дей­ствия), само не яв­ля­ет­ся при­род­ным, яв­ля­ет­ся „ду­хов­ным“ или че­ло­ве­че­ским в пол­ном смыс­ле это­го сло­ва.

В за­зо­ре меж­ду же­ла­е­мым и дей­стви­тель­ным мы об­на­ру­жи­ва­ем не толь­ко сам акт дей­ствия, не толь­ко факт на­ли­чия вы­бо­ра, ре­ше­ния, но и из­на­чаль­ный ин­ту­и­тив­ный им­пульс, об­на­ру­жи­ва­ю­щий себя как пер­вич­ную фруст­ра­цию: мы не на­хо­дим же­ла­е­мо­го в дей­стви­тель­ном, но мы «ви­дим» же­ла­е­мое сво­им мыс­лен­ным взо­ром, мы «же­ла­ем же­ла­е­мое», же­ла­ем его во­пло­тить.

Это не-на­хож­де­ние есть внут­рен­няя тра­ге­дия, ко­то­рая пе­ре­жи­ва­ет­ся на глу­бо­ких уров­нях пси­хи­ки как рас­кол, про­ти­во­ре­чие. В этом смыс­ле, че­ло­век — это от­кры­тая, кро­во­то­ча­щая рана, всей сво­ей жиз­нью стре­мя­ща­я­ся за­тя­нуть­ся. Но осо­зна­ёт ли че­ло­век свою ко­неч­ность?

Про­ти­во­ре­чие рас­кры­ва­ет­ся как борь­ба, борь­ба за при­зна­ние: раз­ре­ше­ние про­ти­во­ре­чия есть по­бе­да, но по­бе­дить мож­но дву­мя спо­со­ба­ми.

Изна­чаль­ная фруст­ра­ция, как до­ми­нан­та стре­мит­ся к «раз­ре­ше­нию», и у неё есть два вы­хо­да: вер­нуть­ся об­рат­но в то­ни­ку, чтобы «по­вто­рить» про­шлый опыт, либо же пе­рей­ти в но­вую то­наль­ность, раз­во­ра­чи­вая свою соб­ствен­ную уни­каль­ную гар­мо­нию с со­бой и ми­ром во­круг.

Эти два вы­хо­да от­ра­жа­ют от­но­ше­ние к смер­ти, имен­но это в диа­лек­ти­ке раб­ства и гос­под­ства яв­ля­ет­ся пер­во­на­чаль­ным от­ли­чи­ем раба от гос­по­ди­на, имен­но об этом пи­сал Ниц­ше, го­во­ря о ге­не­а­ло­гии мо­ра­ли. Выбор, де­я­тель­ность, ре­ше­ние есть вы­бор от­но­ше­ния к смер­ти, где рас­пре­де­ля­ют­ся роли.

Страх смер­ти, вы­тес­не­ние, по­вто­ре­ние про­шло­го опы­та, неиз­мен­ность «за­мы­ка­ют» при­сут­ствие в усред­нён­ной по­все­днев­но­сти «как-все», — в раб­скую по­зи­цию по от­но­ше­нию к сре­де, адап­та­цию.

Осо­зна­ние соб­ствен­ной ко­неч­но­сти, «ни­чтож­но­сти», при­ня­тие смер­ти как еже­се­кунд­но воз­мож­но­го, осо­зна­ние «пу­стот­но­сти дхарм» и осо­зна­ние аб­сурд­но­сти, — от­сут­ствия транс­цен­ден­таль­но­го субъ­ек­та и ка­ко­го-либо объ­ек­тив­но-за­дан­но­го смыс­ла — есть необ­хо­ди­мые сту­пе­ни ста­нов­ле­ния пси­хи­ки как пси­хи­ки твор­ца, гос­по­ди­на. Это, по сути, — неадап­тив­ная ак­тив­ность по от­но­ше­нию к среде.