Шла вой­на. Стра­на нуж­да­лась во всем. Так же было и в по­сле­во­ен­ные годы. Кро­ме того, в кон­це 50-х, по­сле вой­ны, уже гу­ля­ли по нар­ко­ма­ту обо­ро­ны и мест­ным во­ен­ко­ма­там при­ка­зы, что остан­ки пав­ших, того, надо бы убрать. И в этом было мень­ше че­ло­ве­че­ско­го от­но­ше­ния к по­гиб­шим. Боль­ше того, что надо было скры­вать гро­мад­ные че­ло­ве­че­ские по­те­ри. Те, кто по­стар­ше, вспом­ни­те. Как от де­ся­ти­ле­тия к де­ся­ти­ле­тию все воз­рас­та­ла офи­ци­аль­ная циф­ра об­щих по­терь в Вели­кую Оте­че­ствен­ную вой­ну...

Я рас­ска­жу о му­ко­моль­ных за­во­дах. В во­ен­ное и пер­вое по­сле­во­ен­ное вре­мя были со­зда­ны или вос­ста­нов­ле­ны та­кие. Неболь­шие. Были они и в Туап­син­ском, и в Апше­рон­ских рай­о­нах. Это толь­ко те, про ко­то­рые мне из­вест­но от ста­ри­ков. Семь де­сят­ков лет на­зад, стра­на не зна­ла совре­мен­ных хи­ми­че­ских удоб­ре­ний. Поля удоб­ря­лись кост­ной му­кой. Живот­ных, реже — рыбы. Десят­ки ты­сяч сол­дат ста­ли ро­жью и хле­бом, их ко­сти были рас­се­я­ны на со­вет­ских по­лях. Из ле­сов и гор, при­но­си­лись и при­во­зи­лись ко­сти, сда­ва­лись на за­гот­пунк­ты.

В на­ча­ле двух­ты­сяч­ных, уми­ра­ла одна очень ста­рая жен­щи­на. В 50−60-х она на ра­бо­та­ла при­ем­щи­цей на за­гот­пунк­те у стан­ции Гойтх. Перед смер­тью, не же­лая уно­сить та­кую тя­жесть с со­бой, она рас­ска­за­ла о та­ких сда­чах. По ее сло­вам, на стан­ции все­гда сто­я­ли два ва­го­на — для ко­стей. Они от­прав­ля­лись раз в ме­сяц, а то и чаще, на му­ко­моль­ные за­во­ды. Под­ра­зу­ме­ва­лось, что это — ко­сти жи­вот­ных. Но все зна­ли, чьи это ко­сточ­ки. Чтобы во­все уж не ко­щун­ство­вать, не при­ни­ма­ли толь­ко че­ре­па. Вес­ким под­твер­жде­ни­ем это­го — ра­бо­та по­ис­ко­ви­ков. Еще бу­дучи под­рост­ком, ра­бо­тая с от­ря­дом на Шау­мян­ском пе­ре­ва­ле, мы и я, удив­ля­лись тому, что сре­ди на­ших на­хо­док — сплош­ные че­ре­па да мел­кие ко­сти. Круп­ных — не было. То же са­мое по сей день. У най­ден­ных нами в ав­гу­сте 2015 года вер­хо­вых сол­дат пол­но­стью от­сут­ству­ют круп­ные ко­сти ске­ле­та.

Уди­ви­тель­ный ди­о­ни­сий­ско-хри­сти­ан­ский сим­во­лизм рас­кры­ва­ет по­сле­во­ен­ная ис­то­рия жертв Вто­рой ми­ро­вой вой­ны. Сол­да­та­ми не рож­да­ют­ся, — сол­да­та­ми уми­ра­ют, а по­сле смер­ти сол­дат­ские ко­сти пе­ре­ма­лы­ва­ют в удоб­ре­ния, и они про­рас­та­ют пше­ни­цей, ро­жью, яч­ме­нём...
И дело не толь­ко в био­ло­ги­че­ских кон­но­та­ци­ях: от ко­ло­сьев, что, уми­рая, дают жизнь сле­ду­ю­ще­му по­ко­ле­нию, до сег­мен­тов по­пуля­ции, что, жерт­вуя со­бой в кри­ти­че­ских точ­ках, поз­во­ля­ют по­пуля­ции вы­жить. Здесь ин­те­рес­на эта ми­сти­ко-ре­ли­ги­оз­ная цик­лич­ность, ми­сти­че­ский нок­тюрн, рас­то­ря­ю­щий лю­бые гра­ни­цы, — даже гра­ни­цы ис­то­ри­че­ской лич­но­сти.

Безы­мян­ный сол­дат ста­но­вит­ся кол­лек­тив­ным два­жды, три­жды рас­тер­зан­ным Вак­хом. Не смот­ря на весь тра­гизм здесь вы­яв­ля­ет­ся что-то при­ми­ря­ю­щее, оди­на­ко­во как хто­ни­че­ски-ужа­са­ю­щее, так и эс­ха­то­ло­ги­че­ски-во­оду­шев­ля­ю­щее, даже спла­чи­ва­ю­щее. Но спла­чи­ва­ю­щее так же как, на­при­мер, Неча­ев хо­тел спло­тить своё «дви­же­ние» убий­ством Ива­но­ва. Так и жерт­вен­ный фар­мак спла­чи­ва­ет по­лис во­круг его за­кла­ния.

Так, вак­хан­ки не про­сто уби­ли царя Пен­фея, вы­сту­па­ю­ще­го про­тив сво­е­го бра­та, одер­жи­мо­го Дио­ни­сом, — но рас­тер­за­ли его, разо­рвав на кус­ки. Что ещё бо­лее при­ме­ча­тель­но, — это со­вер­ша­ет мать Пен­фея, в экс­та­зе по­ве­рив­шая, что Пен­фей — лев. Она по­бе­до­нос­но несёт го­ло­ву соб­ствен­но­го сына, ду­мая, что несёт го­ло­ву по­беж­дён­но­го льва.

Не та­ким ли ри­ту­а­лом в мас­шта­бе стра­ны каж­дый при­ча­стил­ся пло­тью, ко­стьми жертв, стал при­ча­стен как к са­мо­му убий­ству, так, воз­мож­но, и очи­ще­нию, спа­се­нию, люст­ра­ции через него?

---

Что вы ище­те жи­во­го меж­ду мерт­вы­ми?
Его нет здесь: Он вос­крес.

Лук.24:5,6

---

В Тибе­те об­щи­на по­сле смер­ти мо­на­ха от­да­ёт его тело на съе­де­ние жи­вот­ным, пред­ва­ри­тель­но его рас­чле­нив, — имен­но та­кое «по­гре­бе­ние» для ти­бет­ских буд­ди­стов яв­ля­ет­ся наи­бо­лее умест­ным. Имен­но та­кая «смерть» физи­че­ской обо­лоч­ки наи­бо­лее точ­но «встра­и­ва­ет» её в кру­го­во­рот рож­де­ния и увя­да­ния.